И дома тоже сборы. Поэтому даже не буду пока рассказывать продолжение о нашей давешней поездке на Байкал, а выложу фоты Даши той поездки. И завершение флешмоба со стихами из ФБ
Вот тут вот если Даше не смотреть в очи, можно подумать разное. А если смотреть - мы на качельках качаемся
И стишок:
ПОПЕРЁШНЫЕ МЫ
Лето едва народится,
А совсем никуда не годится.
Поднадоели метели —
Солнышка захотели.
Только жара настала –
Надо, чтоб перестала.
Потому что самим умереть страшновато,
Но хочется.
То-то и лето у нас не живёт,
А будто бы корчится:
Вечная разница между «страшно»
и «страшно хочется».
Вечная разница между «выпил» и «одиночество».
Вечно крапивка жалится,
Вечность тихонько скалится.
А тут можно подумать, будто Бахыт Кенжеев Даше нечто такое говорит, что она кокетничает. Но тоже нет, тоже всё мирно и приколы:
РЖЕВ-ТОРЖОК
в Старице в семье посадских людей.
(Подпись в музее)
Снежноягодник подле железной дороги растёт,
и пузыреплодник ещё.
Поезд медленно, как ежегодник течёт —
вагончики наперечёт.
Облако медленно подле железной дороги течёт,
как неприметное слово.
Маленький ветер полынное облако бьёт,
маленький ветер круглое облако пьёт,
а облако снова.
Холодно, правильно, сонно, немного сыро.
Поезд старинный ещё, зелёный.
Воздух до самого поезда пуст.
Нежность к вещам и событиям мира
становится более укоренённой,
нежели мёрзлый куст.
Странное медленно-медленно подле железной дороги течёт,
как высыхает хлеб.
Снежноягодник очень похож на перемороженный лёд,
а пузыреплодник нелеп.
Холод, терпение, серая глина, весна,
всё, что поздно и то, что звёздно,
звучат, точно рыбы глядят со дна.
Звенят, но грозно.
Облако более не плывёт — летит.
А поезд плывёт
в холод, пузыреплодник и прах.
Справа, где горка, за ними следит,
справа, где горка, посохом чертит лёд
Иов. Не патриарх.
Но Даша всё равно на кирпичи полезла, стала позировать и лазать:
НА ВЫХОДНЫХ
Поезд по Горьковской линии движется плавно, плавно и плавно.
Не поезд, конечно, а электричка, зато электричка упорная.
Сперва будут три остановки подряд — Чёрное, Заря и Купавна:
чёрные зори купавны всходят, такие чёрные.
Далее станут разные станции, две пересадки.
Можно заночевать в Лакинске у друзей
или во Владимире у друзей.
Утром спросить: — Ты в порядке?
— Ну, да, я в порядке.
— Может, пойдём в музей?
— Нет, мы не пойдём в музей.
Заповедный луг, где к ПокровУ на Нерли,
зарос одуванчиками, хреном и сергибусами.
Локомотивы звучат в хорошо освещённой дали,
отягощённые, видимо, крайне полезными грузами.
Облако, похожее на Скандинавию и тачанку,
так метеозонд качает, будто весь мир прощает.
Чтоб не ругаться, берём кукурузных початков,
садимся на лавку и тоже ногами качаем.
Качаем и знаем, что лучше уже не будет,
поскольку, куда ещё лучше, чем было лучше?
И сверху такая же точно — блуждает? блудит?
Именно эта, похожая на Скандинавию, тучка.
КОНТАКТ
— Где ты там в серой беззвучной своей тиши?
— Здесь я: в серой беззвучной своей тиши.
— Там у тебя сырость прохлада и камыши?
— Есть у меня также серость, прохлада и камыши.
— Там у тебя сыро и правда холодновато?
— Тут у меня сера, сера и серая вата.
— Там у тебя каждый год, будто множество лет?
— Тут у меня каждый год в красный халат одет.
— Там у тебя как у нас? Любовь, ерунда, еда?
— Ястребом на меня каждая ваша беда.
— Ты там сидишь иногда или всё время стоишь?
— Сам ты стоишь. С зеркалом говоришь.
НА ПЕРВОЙ БАЗЕ
1.
Положил бейсболку в кресло. На бейсболке спит собака.
Престарелая собака доброй марки спаниэль.
Несобачье, вроде, место, неживотное, однако
пожилому организму — где укрыли, там постель.
Кресло может обозлиться, а бейсболка как лукошко.
Как хозяйский толстый зонтик. Или фляжка «Вечный зов».
Время длится от прихожей и собака, точно кошка,
спит одиннадцать, тринадцать, и четырнадцать часов.
На бейсболке буквы Yankees: это сильная команда.
В ней играет чёрный пинчер с аккуратной бородой.
Yankees лучше, чем Динамо и сильнее коменданта
из нечастой песни Янки про плохого зверя ДО.
Спит собака на бейсболке — добровольная креветка
на сложившейся кастрюльке — так бывает иногда.
Красный луч, отменно долгий, отражает табуретка.
Отражает как подачу, отражает навсегда.
Примитивная собака в примитивную эпоху
не познавшую бейсбола, позабывшую лапту
хочет плакать, стонет плохо,
(шутл., пренебр., прост.: «дурёха»)
тянет выдох против вдоха
точно Боинг против ТУ.
А часики в зеркало тикают, как сверчки медведкам пиликают:
— Rainman — Ray-Ban; — Rainman — Ray-Ban; — Rainman — Ray-Ban.
Вроде, обещают великое, а получится ерунда.
А на часиках циферки прыгают — непреложные, как всегда.
2.
Да.