А я хитрый, я критик. Поэтому буду частично перепечатывать свои рецензии. Вот, скажем, первым делом - о книге Дарьи Суховей
d_su. Всё-таки, ввести в практику целый новый жанр - это круто!Опубликовано в журнале "Новая Юность, 2018, №4.
Лет десять-двенадцать назад Данила Давыдов много писал о сути и особенностях русских стихотворных октав, называя их «формой сонета в новых условиях». Пожалуй, самое исчерпывающее и лапидарное определение он привел в предисловии к сборнику Натальи Горбаневской «Чайная роза» (2006): «…первая строфа и вторая находятся в тонких отношениях взаимопритяжения и взаимооталкивания. Тезис сменяется антитезисом, но синтез не предлагается как таковой, он — сама целостность стихотворного произведения, соединения первой и второй строф».
Вероятно, так и есть. Восьмистишье действительно стало особого рода каноном. Причем каноном мягким. Сборники октав выпустили самые-самые разные авторы — тут даже диапазон «от и до» кажется бессмысленным. У Дарьи Суховей тоже была книга, «48 восьмистиший». Недавно, в 2015-м году.
А теперь вышел томик, названный «По существу: Избранные шестистишия 2015–2017 годов». Шестистиший здесь 127; примерно седьмая часть от написанных за этот период. Отбор был серьезным.
Далее попробуем развить мысль Давыдова: раз восьмистишье — тезис и антитезис сонета, замкнутые сами на себя, то шестистишие вполне может быть финальной частью сонета: кодой и развязкой. Заметим: кодой и развязкой, возникающими будто ниоткуда, беспосылочно.
Иногда сонетная форма в стихах Суховей присутствует явным, хотя и псевдоигровым образом:
* * *
(один катрен про мед)
(второй катрен про лед)
(терцет про йод)
когда закат саднит рассаженным локтем
фруктовое мороженое тает
поэт сложил сонет и ищет новых тем
Подобный прием: завершение без внятного начала, вернее — уход в сторону от некоего подразумеваемого, но стертого до тишины текста — отчетливая родовая метка постконцептуализма. И это так. В тщательной и умной (может ведь, когда захочет) рецензии на эту книгу Олег Демидов на семи примерно страницах употребил термин «постконцептуализм» в различных падежах больше пятнадцати раз. Почти всегда по делу.
В рамках выбранной формы поэт Суховей часто предоставляет читателю роль соавтора. Только вновь получается не открытый финал, а наоборот — неизвестная завязка сюжета:
* * *
в девяностые громче чем надо играла музыка
из ларьков у метро светились портвейн и ликеры
спортивные костюмы полиэтиленовые пакеты
яркие куртки зимой
только белый узор тот же самый
посейчас намерзает над рамой
Любитель поэзии нынче не слишком молод, и свои девяностые у него, наверняка, были. Вот и волен он додумывать начальные катрены.
Метод вовлечения зрителя в постановку, а читателя в текст довольно рискован. Без надлежащей подготовки получится шапито. Постконцептуализм вообще метамодернистский способ описания мира. То есть автор знает, что его читателю известно об этом мире более или менее все. А читатель такого же мнения об авторе. Сказать новое в таких условиях сложно невероятно. И здесь авангардное искусство, как то было уже не раз, обращается к вроде бы противоположным ему сущностям: к ограничениям, специально вводимым правилам, разнообразным формальным приемам. Понятно, что техника в данном случае требуется крайне высокая и необычная. И не только техника. Скажем, в наше время мало сконструировать палиндром или написать поэму-липограмму. Надо осознавать цель, стоящую за этим ухищрением.
Более того, «техника» здесь очень неточное слово. Даже обидное. Амарсана Улзытуев применил к современной поэзии термин, обычно относящийся к иным родам искусств: «исполнительское мастерство». Характеристика не имеет отношения к слэмовой составляющей, к подаче стиха. Проще будет использовать футбольную метафору: когда Дан Магнесс сутки напролет жонглирует мячом, не давая тому опуститься на землю, это техника. А когда Лионель Месси забивает свои невероятные голы, это исполнительское мастерство.
Так вот: исполнительское мастерство Суховей впечатляет. Как и способность к мгновенному ориентированию. Она легко вовлекает в орбиту именитых предшественников, причем достаточно неочевидным образом. Скажем, «стихотворение про дворника, написанное с использованием одного слова, повторенного 12 раз»:
* * *
шурх шурх
шурхшурх, –
это ж явная отсылка к ценимому ею Вс. Некрасову:
* * *
лыжи лыжи
лыжи лыжи
живы живы
живы живы
<…>
тихо тихо
бух бух бух
хорош хорош
шурух шурух
Только отсылка, заостряющая посыл оригинала. И вся книга «По существу» об этом. О дохождении до сути. Всеохватная такая книга, тщательно стремящаяся показать (хотя б на уровне концепции) максимум возможностей русского шестистишия. Это, разумеется, хорошо и здорово, только… Только раз уж мы привели в коротком тексте столько разных цитат, еще одна не повредит. Тем более, цитата классическая, замученная до зевоты. Из письма Чернышевского Некрасову (другому): «…лично на меня Ваши пьесы без тенденции производят сильнейшее впечатление, нежели пьесы с тенденциею».
Вот и читая книгу шестистиший подряд, ловишь себя на похожей мысли. Там, где автор не подразумевает некоторой технической, концептуальной или иной внепоэтической цели, все выходит особенно замечательно. Как, например, в хронологически первом шестистишии:
Уже связать не в состояньи свитер
Уже связать не в состояньи рукавицы
Уже связать не в состояньи шапку
Уже связать не в состояньи шарф
Уже не то чтобы не в силах показать
Узор но даже типы петель
В дальнейшем пропорция текстов, созданных «без тенденции», и текстов иных сохраняется. Нет-нет, интересны практически все из представленных стихотворений. Только вот Раймон Кено уже написал «Сто тысяч миллиардов стихотворений» почти шестьдесят лет тому назад. Показав тем самым принципиальную нерешаемость задач на исчерпание в поэзии.
А стало быть, зачем? Найдено крайне удачное соотношение способа и цели высказывания, написано некоторое количество отличных стихотворений. Более того, поэтика кажется вполне «открывающей», приглашающей в собственный мир других авторов. Форма замечательно обновлена. Продолжение явно следует. Чего же боле?