Мне свезло раньше. Накануне – долгий-долгий разговор с мамой. Конфетки в коробке. Да, понимаю, киваю по взрослому. Конечно, папа теперь директор завода. Служебный ГАЗ-69 (нет, «газик» это на чём на рыбалку ездят, а тут ГАЗ!!!), смешные чебурашные погоны, где красные полоски, скользнув мимо звёздочек, упирались в крестики шпал... Да. И мама на трёх работах. Третья это, конечно, просто так – внештатный экскурсовод в Кунгурской Ледяной пещере по выходным. Бородатые спелеологи, пускают полазать в страшный медвежий грот… Да, понимаю. Сколько тогда, почти столько и сейчас. А чего не понимал, то и не дошло... Почему жене директора кирпичного завода (оборонка, полковник!) надо было работать так? И папа со своими рассказами про мою не увиденную бабушку Антонину Гурьяновну – ни дня в жизни не служила. Мама и сейчас на двух. Даром что тридцать лет прошло. Тоже вариант эскейпизма…
Вот так, скачком. Из крапивной зелени сибирского лета, весь август по родне – Новосибирск, Карасуль, Омск, Тюмень – в прозрачный выдох кунгурской осени. Предпоследние мураши с целлофановыми крылышками, несуразно покрашенная веранда… И – разом то, о чём утром договаривались мама с воспитательницей: ни-ког-да. Никогда больше хихидная Сашка Чёпурова, будущая краткая школьная любовь, нетронутая измена нетронутой Наташке, не запипищит (не опечатка!): «Андрюшка-лягушка, за тобой пришли!» Домой теперь сам, после всех. С Верой Николаевной до угла, а там рядом… Нет-нет, случалось. И мама иногда успевала добраться из своего Плеханово, и папа раза три на служебной, и – совсем роскошно, дядя Витя, прямо из армии, в игрушечной форме, и дед, чаще всех, пожалуй… Но всё равно: СЕНТЯБРЬ – ЭТО КОГДА ЧТО-ТО УХОДИТ.
Дальше только в 13, вернувшись от отца из Омска, где он работал главным инженером чего-то совсем уж страшного. Представляете? Я - здоровый парень, на вид меньше шестнадцати сходилось редко, куча денег (откупался папаня? вряд ли, действительно хотел порадовать – год после аварии по больницам, потом совсем уехал… стыдно, наверное было), свободный номер в гостинице на берегу Иртыша… Этот полулюкс предприятие держало для приезжих специалистов, ничего, прописали влёгкую. А главное – комната в спецкомендатуре. Сразу до плексигласовой вахты налево. За вахтой уже зеки. Это я их так, по кунгурской понтовой привычке. Вообще-то химики. Бакланьё да алиментщики. Даже не расконвойка. Только ночевать приходили. Шофёр Серёга привозил мне Буссенара. С Азизом (азербайджанец, не платил четырём жёнам за шестерых детей) ловили рыбу на Омке. Анашу я у него сам двинул. А чё Мишка передо мной выделывался, будто подряд шесть беломорин выкурить может? И вот с косяком этой шмали, уже обратно в Кунгуре я понял СО МНОЙ СЛУЧИЛОСЬ ДВЕ ТРЕТИ ТОГО, ЧТО СЛУЧИТСЯ В ЭТОЙ ЖИЗНИ! Эти 2/3 тоже сентябрь…
И при этом никаких сомнений в собственном бессмертии. Времени не было. Бокс. Тяжёлый, естественно, вес. Победы только нокаутом. Не повезло, стало быть, кому-то увернуться. Побед было ровно три. И муторные, позорные поражения. Гораздо чаще. Неумение держать удар. Это когда тебя чуть-чуть достают на первой минуте, и остальные пять ты плаваешь, думая только о том, чтоб не сдохнуть вот прям тут, промеж канатов. Хватило ума быстро уйти. Ничего, в стройотряде после первого курса пригодилось. «Девяностый год, Тирас», о, сладчайшая графомания самоцитирования! До сих пор слыша о войне в Приднестровье вспоминаю Григориопольскую шпану. Серёга через год успел прислать фотку ихнего ЦУМа. Сталинград. А я ведь там купил 100 тюбиков зубной пасты. В Перми её уже не было.
И вот после этой чёртовой Молдавии, нажив кучу врагов, впервые поняв, что лето ушло псу под хвост, я начал беречь время. Это даже не капитуляция. Разгром. Полководец вздёрнут на осине, клоуны разбежались… ВРЕМЯ НАЧИНАЕТ УХОДИТЬ, КОГДА ЕГО БЕРЕГУТ. Все тайм-менеджменты придуманы в седьмом круге ада…
И ничего ведь. Живу. Хочу дотянуть до девяносто трёх. Сентябрь он вообще-то длинный…
