Итак, друзья, сезон премии Национальный бестселлер начался. И я уже даже написал рецензию. На книжку Наринэ Абгарян. Мне кажется, это хорошая книжка. А рецензию писать было удивительно: я ж тугодум и обычно готовлю такую бубликацию несколько недель. Тут же формат специальный: надо прочесть 44 книги за 60 дней. Ну, и про сколько возможно - написать.
Я начал по алфавиту. Поскольку рецензия для меня первая, она содержит также и мотивационную часть. Вот, кому интересно - читайте. Книжку рекомендую.
ПЕРМЯКОВ ПРО КНИГУ НАРИНЭ АБГАРЯН
Маленькая преамбула: приступая к написанию рецензий на книги длинного списка НацБеста, задумался над одной особенностью регламента этой премии. Я имею право проголосовать за двух авторов из данного перечня. Достойных же книг, думаю, окажется не в пример больше. Про достойную книгу надо писать положительную рецензию, но тогда неизбежны вопросы навроде: «Ты отметил вот эту книгу, а проголосовал за другую. Как так»? Стало быть, книги придётся критиковать, отмечая, конечно, их достоинства.
Да: ничто не мешает написать на личных фаворитов абсолютно позитивные отзывы, тогда выбор будет ясен и обоснован. Но рецензии появляются на сайте премии по мере их поступления, а, значит — по мере чтения участниками жюри произведений лонг-листа. Лучшая же книга вполне может быть прочитана последней.
Так что выбор мой таков: писать рецензии стану доброжелательно, но придирчиво. Дабы не сказали в итоге: «Вон как сильно этого похвалил, а проголосовал за другого». И кроме того: вроде, ничто ж в условиях премии не мешает отдать голос той книге, рецензии на которую от меня не будет? Пока так делать не собираюсь, но вдруг...
Теперь собственно о книге Наринэ Абгарян. Первая фраза этого романа: «В пятницу, сразу после полудня, когда солнце, перевалившись через зенит, чинно покатилось к западному краю долины, Севоянц Анатолия легла помирать» являет собой довольно точную рифму к знаменитому: «Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндия припомнит тот далекий день, когда отец повел его поглядеть на лед».
Однако степень сходства двух книг станет полностью очевидной где-то к финалу дебютной части, когда Анатолия не умрёт, подобно тому, как полковник не будет-таки расстрелян. Хотя в первой трети тоже будут очевидны дополнительные пересечения с книгой Маркеса например, то приходящие, то исчезающие цыгане, чей приход и уход непременно связан с важными событиями. Но пока читатель будет, скорее, переживать за судьбу Анатолии: влюбить в своих героинь Абгарян умела ещё с первой книги трилогии о Манюне. А ещё этот самый читатель будет искать другие параллели попавшему ему в руки роману. На память ему придут, скажем, Сандро из Чегема или семейные саги Улицкой и Рубиной.
Но всё-таки ближайшим соседом «Яблок» будет роман Маркеса. Только оказываемся мы в Маране, здешнем Макондо, в недобрый для деревни час, близкий к закату. Вот Анатолия удивляется тому, что дожила до пятидесяти восьми. Хотя несколькими поколениями раньше бабо Манэ преодолела столетний рубеж и ещё б пожила, кабы не Голод.
Да, именно так здесь, в затерянной деревне, видятся события, падающие из внешнего мира: Голод, Холод, Война. Ни поодиночке, ни даже объединившись противостоять им нельзя. Можно лишь преодолевать их последствия и учиться мужеству. Не забывая припасать еду впрок, конечно. Приготовлению снеди вообще в книге уделено необыкновенно много места. Но оправданный вполне приём, связующий высокое с земным. Крестьянские работы, традиционно служащие символом надёжности и непрерывности бытия всё-таки сезонны, а еда нужна каждый день.
Частые путешествия в дальнее прошлое покрыты нежным флёром, свойственным воспоминаниям, но тоже далеки от безоблачности. Вот, казалось бы, что может быть надёжней и крепче горы? А поди ж ты: рухнула когда-то эта гора, погубив половину деревни.
Чудеса, свойственные жанру магического реализма, не всегда бывают спасительными. Ну, видит маленький Акоп прилетающих за жителями деревни ангелов, а спасти многих не может. Даже и маму свою. И призраки ушедшей родни чаще предсказывают беду, нежели иное. Есть дары, которые принимать нельзя.
Флешбэки и чудеса в этом романе (а вернее — описания оных) вызывают прямо-таки чувство ревности. Автора хочется поймать на неточностях и несхождениях. Кажется уже вот-вот нашёл противоречия между воспоминаниями персонажей, но нет — сам ошибся, запутавшись в непривычных именах и сложных родственных отношениях. Что же касается анахронизмов, вроде куска полиэтилена, обнаруженного в желудке последнего барана, зарезанного перед голодом, так, например, в фильме Дерека Джармена «Караваджо» тоже вдруг появляется грузовик. Это не анахронизм, это художественный приём. Зато спустя минимум полвека от этого самого голода главврач роддома ходит в котелке, а газеты разносят слухи о зачатии старухой ребёнка от злого духа: ход романного времени обманчив и нелинеен.
В сущности, ничто кроме периферийных частностей (например, сокрытие и находка картины) не мешает представить, что действие книги происходит в будущем. Конечно, печально, если там всё ещё правят Голод, Холод и Война, но лучше к таким вещам быть готовым — насколько сие возможно. Главное в подобных книгах не соответствие исторической безупречности, а совпадение внутренней хронологии персонажей. Хотя и это невозможно. Каждый ведь собирался у стола небольшой роднёй и вспоминал события десяти- или двадцатилетней давности. И часто ль версии сходились? А тут целая деревня родственников. Конечно, у каждого воспоминания свои.
Или вот чудо с рождением Анатолией, почти старухой по её собственным меркам, ребёнка с первого взгляда представляется большой художественной натяжкой. Одно дело — ангелов наблюдать, а тут Deux ex machina какой-то получается. Но нет. Вспоминаются три-четыре схожих случая на перефирии круга знакомств, вполне реальных.
Что ещё может показаться в книге странноватым? Пожалуй, вот такой момент: все персонажи за исключением первого мужа Анатолии, говоря школьным языком, положительны. Не без придури и особенностей, конечно, но добрые. А им хронически не везёт. По каким-то запредельным причинам совершенно. Не зависящим от человека и даже от совокупности людей. Меж тем, тему рока, как обоснования всего отработали греки. И достаточно давно. Хотя для архаической жизни такое положение может казаться вполне нормальным. В сущности, у обитателей Марана немногим больше способов защититься от внешних угроз, чем было таких способов у обитателей древнего мира.
С архаичными персонажами героев «Яблок» объединяет ещё один момент. Характеры индивидуальны, личности прописаны, но у каждого есть ровно одна-две доминирующих особенности, отличающие их от прочих. Скажем, у Анатолии — уверенность в глубинной правоте мироустройства и неявная потребность укрыть ближнего своего от этого мира; у Тиграна — энергия; Василий — просто создание равноангельское. И так далее. Кажется, таких цельных характеров не бывает, они для удобства в книге созданы, но вот наблюдение русской художницы, оказавшейся в горной деревеньке:
« - Вы очень красивые,— отозвалась Настасья.— И… словно каменные. В Маране, по-моему, все каменное. Дома. Деревья. Люди. И… — Она пощелкала пальцами, вспоминая слово.— Высечены, да. Высечены из камня».
Бытие всё ж определяет сознание, хотя б немножко: в каменном мире люди делаются каменными. К счастью, лишь снаружи.
А вот язык для описания этого мира выбрано отнюдь не каменный. Воздушный очень язык. Я б сказал «атмосферный», но это слово из какого-то чуждого мира. Нет, именно воздушный. Похожими на этот язык были фильмы эпохи романтического реализма. Тем обиднее склейки в языке, подобные, опять-таки, склейкам киноплёнки. А дважды обидно, что склейки эти расположены в необязательных и неключевых местах. Рискну предположить, автор именно так и воспринимала эти участки текста — как необязательные и неключевые. Подлежащие ознакомлению на быстрой перемотке.
Цель-то у книги в самом деле серьёзная была. По крайней мере — одна из целей. Заглянуть за сто лет одиночества и увидеть, что там дальше. Во многом получилось. И вообще не так ведь много романов, которые можно несколько раз читать. Но при первом прочтении читательницы, даже и филологически искушённые, рискуют слезами. Сделать так Наринэ Абгарян тоже умеет, да.