Вот смотри вокруг: это мир.
А у мира есть самый край.
Там живет удмуртский медведь гондыр,
там деревня давно называется Гондырвай.
Там большая земля, а вода совсем небольшая.
Там до каждого океана леса, леса.
Там про угли не скажут «тлеют», а скажут «шАют»,
а спроси «знаешь время»? Ответят, что полчасА.
За горою никто не живёт, а дальше живут татары.
Русские приходили, в земле ковыряли дыры.
Золотая и мелкая речка Большая Кивара —
золотая навеки граница уснувшего мира.
Кстати, время на их языке называется «дыр».
Это правильное название для времени и остального.
Я сказал тебе правду, что здесь кончается мир.
Ни тебе, никому не скажу, где начинается слово.
***
Под катом - ещё пять штук, причём один верлибр и одно - с нехорошим словом. И то, и то для меня редкость редкая:)
Закат
Здесь немного иначе спрашивают курить —
безобидно и c выдохом говорят: «Дымишь»?
Ты Парламент акву ему даёшь,
ты ещё поболтать чуть меньше минуты стоишь.
Справа домики, где, вроде бы, можно жить,
но вперёд — там серьезная белая тишь,
И до самой до Клязьмы сплошь.
А за Клязьмою волки неаккуратные воют,
а немного южнее Див, вероятно, плачет
(нет, зимою не плачет, конечно, но к маю — может).
А в груди такое смешное скачет,
и такое сплошное скользит по коже,
что совсем никому говоришь: «Ты — тоже».
И об острые ёлки поранилось солнце большое.
***
А ещё происходят такие хорошие сны,
Будто мы умерли и никому не нужны.
Представляешь: совсем никому-никому-никому.
Точно старый диктатор, навеки попавший в тюрьму.
Из соседнего сна появляется сумрачный брат.
Говорит: «Младший брат, убирайся назад»!
Говорит: «Младший брат, тебе надо кормить жену,
А ещё тебе надо любить страну и переменить страну».
Он ещё говорит, и слова превращаются в гул.
Ты напрасно старался уснуть и напрасно уснул.
Он ещё говорит, этот мёртвый двоюродный брат.
Старший брат ни за что не пускает в заслуженный рай.
Говорит: «Это край. Загляни за край и ступай.
Загляни за край, говорит, и иди назад».
Честное слово, бывают хорошие сны,
Будто мы умерли и ничего не должны.
Три сестры
Три родных сестры Франца Кафки умерли в лагерях победившего социализма
в его немецкой интерпретации.
Это медицински документированный факт.
Их мало кто помнит. В лицо – вообще никто. И, произнося «абсурд бытия»,
вспоминают недожившего брата.
Но Кафка суть эти вот три сестры.
Они были такими: Элли, Валли и Оттла.
Они были такими, что кухня, детишки и помолиться.
Очень стыдились собственного еврейства,
Иврита совсем не знали.
Европейская культура, хроническое удвоение согласных.
Зачем доктор Чехов написал свою пьесу?
В Москву, в Москву…
Основы Православной культуры
В подготовительной группе всё было почти без затей.
Всё было, как было от века и, может, как надо:
вырастем, будем εβατσα и заведем детей.
Над страшной страною стояло преддверие Олимпиады.
Честное слово: восьмидесятый год.
А мы уже знали, что было, и знали, что будет.
Нас, шестилеток, водили смотреть на сирот.
Вожатые четвероклашки гадали на любит — не любит.
Валерий Харламов жил в параллельном мире.
Харламова и Пугачёву смотрели по выпуклому экрану.
Пугачеву любили, Харламова редко прощали —
мы ведь не знали, что гении умирают рано.
Он забивал — мы от восторга пищали.
Озеров, величайший, захлёбывался в эфире.
Вот отчего получились рядом Харламов и Пугачёва?
А по тем временам — всё нормально, по тем временам — всё как надо.
Вечная, страшная, беспросветная Олимпиада
убивает любого и всяческого Другого.
Фотография
Зима, снегири, колючки —
всё жёлтое, ненадёжное.
Бабуська спешит на ключик,
тащит корзину с одёжками.
Вспомнишь красивое прошлое,
как вспоминают сны:
через прозрачную дымку, через тетрадные клетки.
А так вот подумаешь: чего там случалось хорошего?
Руки как снегири красны,
Пальцы похожи на сломанные еловые ветки.
Скользкие тропки длинны,
проталины в марте рЕдки —
книжные чёрные метки,
в мире, где нет весны.
